Осень наступила, высохли цветы. Дачи опустели. Дождь. Пришел пьяный плотник, сказал, что возле оврага лежит собака, окопалась, надо бы пристрелить, бросалась на него, наверное, бешеная.

Потащились к оврагу. Действительно, лежит. Маленькая, черная, насквозь промокшая, на шее перекрученный ошейник. Принялась рычать, грудью защищая свое имущество. Костлявую сломанную детскую коляску. Бросили в овраг, не добросили.

Достал колбасу. Оказалась проворной, цап - и на пост. Я терпелив, но не ангел, схватил за ошейник, поволок домой. Накормили, высушили. Собственная собака и кошка насупились, показывая, что едва отвернемся, вышибут этого бомжа за дверь. Скулила, выпустили, исчезла.

Пришел пьяный плотник, сказал, что это собака с 12-ой дачи, взяли щенком на лето для детей, уже уехали, ненужное выбросили в овраг, все забито, глухой забор. Где живут, он не знает. А собака - дура. Сторожит мусор.

Снова притащил. Царапала дверь. Выпустили, кинулась на пост. Она не хотела жить с нами, там, где жалость, а не любовь. Видимо дети с ней возились. И, видимо, ночью, когда стихает лес и становится слышен дальний поезд, что-то снилось ей, чудилось, ходило вокруг, похрустывало. Дом, крохотные ручки, зарывающиеся в шерсть, горячие солнечные пятна на животе, и окликающие голоса, и бег, сломя голову, и кривые палки, за которыми надо прыгать в пруд. Она открывала глаза и видела над собой черный остов коляски. Как это в песне? «Мне было довольно того, что гвоздь остался после плаща» Нет, она не хотела жить с нами.

Больше еду не брала, от рук шарахалась. Уехали. Оставили еду в пакете. Вернулись через пару недель. На поляне не было никого. Пришел пьяный плотник, сказал, что коляску он скинул в овраг, туда же улезла собака. Сполз в овраг. Собака меня не узнала, принялась вскидываться с хриплым лаем. Кашляла, бока ходили ходуном. Дались ей эти ручки! А дети-то помнят эту свою лохматую неистовую игрушку? Маленькое сердце. бившееся у их ног?

- Дура! - сказал я собаке. - Ты не нуж-на! Никто к тебе сюда не придет. Зима скоро. Замерзнешь. Сдавайся!

Собака тоскливо смотрела мимо.

- Да брось ты ее, - сказал пьяный плотник, - а то, смотри, если что, пристрелю. Чего ей мучаться?

Дал плотнику денег, чтоб кидал ей хлебца. "Это я могу!" - обрадовался плотник, засовывая деньги в карман.И мы уехали и закрутились, и вылетела из головы эта собака.

Вчера вдруг приснилась. Кашляет в своем овраге, но тихо-тихо, чтобы не пришли и не убили. А вы говорите, не бывает вечной любви. У нас, да, не бывает.

Владимир Чернов, главный редактор журнала «Story»